Когда я увидел эти каменные колонны, все во мне содрогнулось, ибо Аменхотеп IV впервые предстал мне таким, каким он, может быть, сам себя видел. Ведь я встретил его больным, слабым, терзаемым святым недугом, и в своей преждевременной мудрости хладнокровно разглядывал его глазами исследователя и врачевателя, принимая его слова за бред больного. Теперь я увидел его таким, каким, может быть, ненавидя и любя его одновременно, увидел его художник, равного которому по дерзости Египет еще никогда не знал, ибо если бы кто-нибудь раньше отважился изобразить фараона таким, его бы уничтожили и повесили на стену вниз головой.
В этом храме народу тоже было немного. В некоторых мужчинах и женщинах я по одеяниям из царского льна, тяжелым воротникам и золотым украшениям узнал придворных. Простой народ слушал пение жрецов с явным недоумением – жрецы пели новые гимны, смысл которых трудно было понять. Слова этих гимнов отличались от старых, исполняющихся уже около двух тысяч лет со времен создания пирамид, ухо благочестивого человека привыкло к ним с детства, он узнавал их и понимал сердцем, если даже не задумывался над смыслом слов, который, может быть, и вообще уже был утрачен в результате бесчисленных ошибок и изменений, допущенных исполнителями и писцами на протяжении многих поколений.
Когда гимн кончился, очень старый человек в одежде землепашца почтительно подошел к жрецам, чтобы купить за сходную цену какой-нибудь оберегающий от несчастий амулет или кусочек папируса с магическими письменами. Жрецы сказали ему, что здесь такие предметы не продаются, ибо Атон не нуждается ни в амулетах, ни в письменах, а приближается к каждому верящему в него человеку, не требуя ни жертвоприношений, ни даров. Услышав это, старик очень рассердился и ушел, бормоча проклятия дурацким обманщикам, а потом я увидел, как он входит в старые знакомые ворота храма Амона.
Какая-то торговка рыбой подошла к жрецам и спросила, доброжелательно глядя им в глаза:
– Неужели никто не приносит в жертву Атону овец или быков, чтобы вам немного подкрепиться мясом, очень уж вы, бедняжки, исхудали. Если ваш бог такой сильный и могучий, как говорят, – будто даже могущественнее Амона, хотя я в это и не верю, – то его жрецы должны бы толстеть и лосниться от жира. Я простая женщина и многого не понимаю, но я от всего сердца желаю вам есть побольше мяса и жира.
Жрецы посмеивались и перешептывались, как озорники-мальчишки, пока старший из них не сделался серьезен и не сказал женщине:
– Атон не нуждается в кровавых жертвах, и не надо в его храме поминать Амона, ибо Амон – ложный бог, его трон скоро упадет и храм рухнет.
Женщина пошла прочь, сплюнула по дороге, сделала священный жест в честь Амона и торопливо произнесла:
– Это ты сказал, а не я, пусть кара падет на твою голову.
Она быстро ушла, за ней, испуганно оглядываясь на жрецов, последовали другие. Но жрецы громко смеялись и кричали им вдогонку:
– Идите, идите, маловеры, только Амон все равно – ложный бог! Амон – ложный бог, и власть его падет, как трава под серпом.
Тогда кто-то из уходящих поднял с земли и швырнул в жрецов камень, который угодил одному из них в лицо. Потекла кровь. Он закрыл лицо руками и жалобно вскрикнул. Жрецы стали громко призывать стражу, но бросивший камень уже убежал и смешался с другими посетителями храма Амона.
Все это дало мне пищу для размышлений, и я подошел к жрецам со словами:
– Я египтянин, но долго прожил в Сирии и не знаю нового бога, которого вы называете Атоном. Не согласитесь ли вы объяснить мне, кто он такой, чего требует и как ему следует служить?
Они заколебались, думая, что в словах моих кроется насмешка, но наконец сказали:
– Атон – единственный бог. Он создал замлю и реки, людей, животных и все, что живет и движется на земле. Он был всегда, в его прежнем воплощении люди поклонялись ему под именем Ра, а в наше время он явился своему сыну – фараону, который, подобно Атону, живет только правдой. Теперь он единственный бог, а все другие боги – ложные. Он не покинет никого, кто предастся ему, перед ним равны богач и бедняк, каждое утро мы приветствуем его в образе солнечного диска, благословляющего землю своими лучами, не обходящими ни злых, ни добрых, протягивающими каждому символ жизни. Если ты уверуешь в него, ты станешь его слугой, ибо его суть – любовь, он вечен, непобедим, никого не покидает, так что без его воли ничто не может свершиться.
Я сказал им:
– Все это, наверное, правильно и красиво, но по его ли воле камень только что попал в лицо юноши, разбив его до крови?
Жрецы растерялись, переглянулись и решили:
– Ты насмехаешься.
Однако жрец, которому камень попал в лицо, крикнул мне:
– Он дозволил этому случиться, ибо я недостоин его, это мне урок. Я, видишь ли, слишком кичился расположением фараона, ведь я простолюдин по рождению, отец мой пас скот, а мать таскала воду из реки, но фараон приблизил меня, чтобы я славил своим красивым голосом его бога.
Я отвечал ему с подчеркнутой почтительностью:
– Атон действительно, видимо, могучий бог, если может поднять человека из грязи и ввести его в Золотой дворец фараона.
– В этом ты прав, – хором подтвердили жрецы, – ибо фараон не смотрит ни на вид, ни на богатство, ни на знатность человека, он смотрит прямо в его сердце, а с помощью Атона фараон видит сердца и тайные мысли всех людей.
Я возразил на это:
– В таком случае он не человек, ибо не во власти человека увидеть сердце другого, взвешивать людские сердца может один лишь Осирис.
Они снова посовещались и решили: