Синухе-египтянин - Страница 145

145

Сказав это, он встал и низко поклонился, опустив руки к коленям, и мы с Тутмесом тоже низко поклонились, ибо к нам подошла царица Нефертити и заговорила с нами, положив на грудь свою хрупкую руку. На ее пальцах не было ни одного перстня, а на запястьях – ни одного браслета, чтобы каждый видел, как прекрасна эта рука и как хрупка кисть. Она обратилась ко мне со словами:

– Ячменное зерно вновь зазеленело в воде, которой омыто мое тело, и я полна нетерпения, ибо фараон тоскует о сыне, наследнике власти, ведь пока рядом с ним не стоит сильный наследник крови, его собственная власть не тверда, ложный бог все еще подстерегает во тьме, желая захватить трон, я говорю об этом откровенно, потому что мы все это хорошо знаем. Ты, Синухе, собирал знания во многих странах, и мне говорили, что как врачеватель ты делаешь чудеса. Скажи мне – рожу ли я сына?

Я разглядывал ее глазами целителя, стараясь забыть о ее красоте, которая так и притягивала к себе всякого, на кого она обращала взор и кто приближался к ней.

– Нефертити, Божественная супруга фараона, ради самой себя не желай сына, ведь твои бедра узки, и сын доставил бы тебе более страшные боли, чем дочь, он угрожал бы твоей жизни.

Но она посмотрела на меня своими ясными холодными глазами и сказала нетерпеливо:

– Ты напрасно говоришь мне то, что я и сама знаю, но лучшие целители из Дома Жизни, помогающие родам, еще до их наступления вытянули головки моих дочерей, чтобы они стали длинными и узкими, а дети родились живыми. Целители не решились бы на это, если бы божественная мать фараона не призвала колдунов из земли Куш, которые живут в соломенных хижинах и знают этот обычай. Так что не беспокойся за мою жизнь или за головку сына, лучше скажи, что мне делать, чтобы родить наследника.

Выслушав это, я понял, что фараон Эхнатон выше всех предрассудков, и мысль о том, что в жилах Божественной матери фараона течет негритянская кровь, укрепилась во мне, ведь как иначе могла она знать тайны негритянских целителей? Но как врачеватель и египтянин я почувствовал неприязнь к такому способу помогать родам. Подбирая слова, я все-таки сказал:

– Никому, кроме Атона, не дано предопределить, какого пола ребенку быть во чреве матери, человек тут бессилен. Правда, в некоторых странах люди верят в то, что с помощью амулетов женщины при желании могут рожать сыновей, но амулеты часто не помогают, и это не удивительно, ведь возможности тут равны. Однако раз ты уже родила двух дочерей, то, скорее всего, родишь теперь сына, только твердо обещать тебе это я не могу, потому что хочу быть честен с тобой и не желаю, подобно лжецелителям, обнадеживать тебя глупыми фокусами, чтобы добыть себе золота.

Мои речи ей не понравились, она перестала улыбаться и, глядя на меня ясными холодными глазами, сказала:

– Как тебе известно, супруг мой Эхнатон родился от солнца. Он родился благодаря молитве Божественной царицы-матери в Гелиополисе, и его рождение было сокрыто божественной тайной. Ведь ты не можешь этого отрицать?

Что-то в ее холодном облике раздражало меня, я осмелел, в чем повинно было, может быть, и вино, но, прежде чем сказать, долго и многозначительно смотрел мимо нее, на жреца Эйе.

– Как для целителя для меня не существует божественных тайн, но ради египетского народа я не хотел бы, чтобы ты ездила в Гелиополис, ведь в твоем собственном дворце есть такая же сила, а фараон Эхнатон хочет жить правдой. Если бы чрево твое год за годом оставалось бесплодным, я, может быть, ничего и не сказал бы, ибо наследование власти – важное дело, но поскольку в фараоне и в тебе нет никакого природного изъяна, тебе не поможет, если ты развратишь свое сердце, ведь шансы все равно будут равны.

Она поднесла руку к своей гибкой шее, глубоко вздохнула и поглядела на меня так, словно хотела убить. Но сдержанность ей не изменила, и она хладнокровно сказала:

– Не понимаю, о чем ты говоришь, ты, наверное, придаешь своим словам какой-то тайный смысл, чтобы убедить меня, но это напрасно, твоего честного ответа мне довольно, и я благодарю тебя за него.

Тутмес смело вмешался в разговор и сказал, глядя ей в глаза:

– Нефертити, прекраснейшая из прекрасных, рожай только дочерей, чтобы они унаследовали твою красоту и мир от этого стал богаче. Маленькая Меритатон уже красавица, и придворные дамы, завидуя ее прелести, с помощью причесок стараются придать своим головам форму ее головки. А тебя я изваяю в камне, который навечно сохранит твою красоту.

Я успокоился и удивился ее колдовской силе, которая заставила меня говорить неразумно. Как целитель я назвал некоторые продукты, которые ей не следует есть, и рекомендовал грызть зрелые пшеничные зерна, ибо это единственный способ придать силы семени и поколебать природу, чтобы она начала склоняться к мужскому полу во чреве женщины. Я сказал ей:

– Единственная божественная тайна во всем этом – то, что женщина оплодотворяется мужским семенем, все считают это естественным, но никто не умеет это объяснить.

Тогда она снова мне улыбнулась, пригубила вино из моей чаши и промолвила:

– Я просто глупая женщина и мать, а все матери суеверны. Оберегай меня от моих суеверий, чтобы я родила здорового ребенка, кем бы он ни был – девочкой или мальчиком.

От ее губ на краю моей чаши остался кирпично-красный след, который я постарался сохранить. Он и теперь еще виден на краю этой золотой чаши, и некто, непостижимым образом определяющий все, что происходит, определил ребенку, заставившему тогда зазеленеть ячменное зерно, родиться девочкой, которая сделала ребячливого мальчика фараоном обоих царств. Но тогда я этого еще не знал и в тот же вечер показал чашу Мерит, у меня ведь была причина двойной гордости: из нее пил фараон, а на ее краю алел след от губ Нефертити. И хотя ее глаза были холодны и прозрачны, эта женщина помимо своей воли рождала безнадежные грезы. Но Мерит отнеслась к моей чаше с пренебрежением и не позволила погладить свои щеки, сказав, что я опьянел от вин Золотого дворца. Зато когда я на следующее утро взял ее с собой полюбоваться праздничным выездом фараона, на ней был летний наряд нового фасона, и она была очень красива в нем, хотя и родилась в кабачке, так что я ничуть не стыдился, стоя рядом с ней на Алее овнов, где были отведены места для любимцев фараона.

145