Синухе-египтянин - Страница 193

193

Хоремхеб ознакомился с моими табличками и высоко оценил мое искусство ведения переговоров, чем несказанно удивил меня, ибо не в его правилах было хвалить какие-либо из моих поступков, напротив – обычно он бывал недоволен мною. Я понял, в чем дело, только когда узнал, что Крит отозвал свои боевые корабли, а это значило, что еще немного, и Газа оказалась бы в руках Азиру, продлись сейчас война – без морской поддержки она бы пала, а пробиваться со своим отрядом к ней по суше Хоремхеб не решался, потому что осенью его воины погибли бы от жажды в пустыне. Вот почему Хоремхеб так превозносил меня и, не мешкая, стал снаряжать многие корабли с воинским подкреплением, провизией и оружием для отправки в Газу.

Пока я находился у Азиру, в Мемфис морем прибыло посольство из Вавилона от царя Буррабуриаша с богатыми дарами. Я пригласил посла на царский корабль, дожидавшийся меня в Мемфисе, и мы вместе поплыли вверх по реке. Плаванье было весьма приятным, ибо посол оказался почтенным старцем с белою шелковистою бородой, достигавшей груди, и знания его были обширны. Мы беседовали о звездах и печени овна и ни разу не затруднились с выбором тем для беседы, ибо рассуждать о звездах и печени можно бесконечно, нимало не исчерпывая этих великих предметов.

Впрочем, разговаривали мы и о государственных делах, и я заметил, что его очень и очень тревожит возрастающее могущество хеттов. Он сказал, однако, что жрецы Мардука предсказывают, что власть хеттов будет органичена и не продлится более ста лет и что с запада явятся дикие белые народы, которые уничтожат хеттов и их царство без следа, словно того и вовсе не было. Известие, что власть хеттов продлится сто лет, не слишком радовало, ибо в таком случае мне выпадало жить при них. Удивительным мне показалось и то, что с запада могут явиться какие-то народы, когда на западе, как известно, ничего нет, кроме островов в море! Но приходилось этому верить, раз звезды предсказывали именно так; я сам видел и испытал в Вавилоне столько чудес, что приучился верить звездам больше, чем своим познаниям.

С собой у посла было превосходное вино гор, и мы веселили наши сердца этим напитком, а он рассказывал мне, что на башне Мардука все больше является знамений и предвестий, свидетельствующих о скором конце мирового времени. Мы оба чувствовали, что живем на закате мира, что грядет ночь и неизбежны многие потрясения, многие народы сгинут с лица земли, как сгинул народ Митанни, что старые боги должны умереть, прежде чем родятся новые боги и начнется новое мировое время. Он с любопытством расспрашивал меня об Атоне, качал головой и поглаживал свою бороду, слушая меня. А я рассказывал, что у Атона нет изображений и все люди равны перед ним, что тучнеет он не от жертвоприношений, а от любви людей друг к другу, ибо все люди, независимо от языка и цвета кожи, в его глазах братья, и пред его лицом нет различия между бедным и богатым, вельможей и рабом.

Вавилонский посол признал, что подобное божество никогда прежде не являло себя на земле и поэтому явление Атона – верный знак приближающегося конца, ибо никогда дотоле он не слыхал о столь опасном и грозном учении! Он сказал, что это учение делает верх низом и наоборот и распахивает настежь все двери, так что, думая об этом, встаешь с ног на голову и начинаешь ходить задом наперед. Его ученость и мудрость повергли меня в молчание, ибо он был родом из Вавилона – колыбели небесной и земной мудрости, и я глубоко чтил его и не хотел, чтобы он презирал меня за глупость. Поэтому я не стал делиться с ним своими мыслями о том, что явление Атона и вера фараона Эхнатона дают всем народам на земле неповторимую возможность. Я сам готов был назвать эти свои мысли глупыми, особенно теперь, когда побывал на войне и вернулся оттуда с обожженными руками и коленями, насмотревшись на изувеченные тела. Неудивительно, что после этого разум твердил мне, что люди совсем не братья друг другу, а скорее кровожадные львы!

Так прибыли мы после приятного плавания в Ахетатон, и, возвращаясь, я думал, что я стал мудрее, чем был до отъезда.

3

За время моего отсутствия к фараону снова вернулись головные боли, и тревога точила его сердце, потому что он чувствовал, что все, к чему он прикасается, идет прахом. Его тело воспламенялось и сгорало в огне его видений, он таял и чах, снедаемый беспокойством. Для его успокоения жрец Эйе решил устроить осенью после уборки урожая, когда вода начинает прибывать, празднества по поводу тридцатилетней годовщины воцарения фараона. Не имело значения, что на самом деле фараон Эхнатон правил куда меньше – давно уже стало традицией учинять подобные торжества в любое угодное фараону время. К примеру, его отец неоднократно справлял этот праздник тридцатилетья, так что устроение его никак не оскорбляло приверженность фараона Эхнатона к правде.

Все предзнаменованья были благоприятны: урожай оказался умеренно-обильным, и, хоть зерно оставалось крапчатым, бедняки получили свои меры полными. Я привез с собой мир, и все купцы ликовали по поводу открывающейся торговли с Сирией. Но для будущего наиважнейшим было то, что с вавилонским посольством фараону Эхнатону была прислана в жены одна из многочисленных сестер царя Буррабуриаша, а также была передана просьба прислать в жены самому вавилонскому царю дочь фараона. Это означало, что Вавилония хочет остаться союзницей Египта, весьма опасаясь хеттов.

По мнению многих, отправление египетской царевны в Вавилон, в женские покои царского дворца, было поношеньем для чести Египта, ибо священная царская кровь не могла мешаться с чужеземной. Однако фараон не видел в этом никакого бесчестья. Он печалился о дочери: сердце его содрогнулось при мысли, что его маленькая девочка окажется одна среди толпы жен в чужой земле, и он вспоминал бедных митаннийских царевен, умерших в фиванском Золотом дворце. Тем не менее дружба с Буррабуриашем была столь ценна для фараона, что он согласился отдать ему в жены младшую дочь, которой от роду было всего два года, по причине чего он обещал пока совершить свадебный обряд, на котором посол Вавилонии будет представлять царя, а саму царевну прислать в Вавилон по достижении ею полного женского возраста. Посол с готовностью согласился с таким решением и с неменьшей готовностью согласился бы на дочь любого из царских сановников вместо царевны. Но когда я пытался объяснить это фараону, он не стал слушать, потому что подобный обман был противен его приверженности правде.

193