Синухе-египтянин - Страница 97

ТЕМНЫЕ ЧЕРТОГИ

1

Много дней колыхалось вокруг нас безбрежное море, но оно не страшило меня, ибо со мной была Минея. Морской воздух придал ей новые силы, и, когда она, жадно его вдыхая, стояла на носу корабля, подавшись вперед, будто помогая ему быстрее бежать, глаза ее сияли лунным блеском. Небо над нами было синим, солнце светило, небольшой ветер равномерно надувал паруса и нес нас в нужном направлении. Так, во всяком случае, говорил капитан, и у меня не было причин сомневаться в его словах. Привыкнув к качке, я не страдал от нее, хотя сердце мое на минуту сжалось, когда на второй день пути парившие над нами белокрылые морские птицы, покружив над кораблем, улетели. Вместо них судно стали сопровождать морские коньки, а пыхтуны, блестя спинами, кувыркались в воде, и Минея громко кричала, приветствуя их на своем языке, ибо они несли ей привет от ее бога.

В море нам встретилось критское военное судно, борта которого были обшиты медными листами. Убедившись, что мы не разбойники, его команда, проявляя дружелюбие, подняла в нашу честь вымпел. Заметив, что качка на него не действует, Каптах тоже встал и принялся хвастаться морякам своими странствиями по многим землям. Он рассказывал о нашем путешествии из Египта в Симиру, о буре, которая срывала паруса, и о том, что он и капитан оказались на судне едирственными, сохранившими аппетит, тогда как все остальные, стеная и мучаясь от рвоты, лежала на палубе. Он сообщил также о страшных морских хищниках, охраняющих устье Нила и целиком заглатывающих рыбачьи лодки, если они выходили слишком далеко в море. Моряки отвечали ему тем же, рассказывая о столбах, поддерживающих на дальнем берегу небо, и о морских девах с рыбьими хвостами, которые подкарауливают моряков, чтобы околдовать их и заставить веселиться с ними, а от историй о морских хищниках волосы на голове у Каптаха вставали дыбом, он с побледневшим лицом прибегал ко мне, хватаясь за мою одежду. Свиной окорок ему пришлось выбросить за борт, потому что есть его он все-таки на мог.

Минея день ото дня становилась все оживленнее, волосы ее разметал ветер, глаза блестели, словно лунный свет на море, и вся она была такой гибкой и красивой, что сердце мое сжималось, когда я на нее смотрел, думая о скорой разлуке. Я так к ней привык, что возвращение в Симиру и в Египет без нее становилось для меня ненужным, а вся моя жизнь казалась золой во рту при мысли, что наступит день, когда я больше ее не увижу и она не вложит свою руку в мою ладонь, не коснется своим боком моего. Капитан и моряки прониклись к ней большим уважением, узнав, что она танцевала перед быками и вытащила жребий, который давал ей право в полнолуние войти в чертоги божества, хотя кораблекрушение и помешало ей это сделать. Когда я пытался расспрашивать об их боге, они говорили: «Мы не знаем» или: «Мы не понимаем твоего языка, чужестранец». Я узнал только, что критское божество властвует над морем и что острова посылают ему своих юношей и девушек, чтобы они танцевали перед его быками.

Так наступил день, когда Крит, подобно синей туче, вознесся перед нами из моря, увидев его, моряки издали восторженные возгласы, а капитан принес жертвы морскому богу, который даровал нам попутный ветер и хорошую погоду. Перед моим взором высились критские горы и крутые берега с оливковыми деревьями, я разглядывал остров, как чужую страну, о которой ничего не знаю, хотя мне и предстояло похоронить там свое сердце. Но Минея смотрела на него как на родину и плакала от радости, глядя на покоящиеся в объятиях моря суровые горы и ласковую зелень долин. Пока опускали паруса, гребцы подвели судно к причалу, скользнув мимо стоящих на якоре судов, среди которых были торговые и военные корабли разных стран. Здесь стояла тысяча судов, и, разглядывая их, Каптах признался, что никогда не поверил бы, что на свете вообще существует такое количество кораблей. Гавань не имела ни башен, ни стен, ни укреплений – город начинался от самой воды. Крит полностью владычествовал над морем, и критский бог был очень могущественен.

2

Теперь мне предстоит поведать о Крите, но я сообщу о нем лишь то, что видел, а о том, что думаю об этом государстве и его божестве, рассказывать не стану, словом, говорить будут только мои глаза, а не сердце. Должен сознаться, что ничего более прекрасного и необычного, чем Крит, я не встречал нигде в мире, объехав все известные страны. Этот остров сверкает подобно блестящим, как бусы, ракушкам или гонимой на берег морской пене, он напоминает капли, в которых отражаются все пять цветов радуги. Нигде в мире люди не умеют так беспечно радоваться жизни, так наслаждаться ею, как на Крите; потакая своим прихотям, каждый делает там только то, что взбредет ему в голову, поэтому с критянами трудно заключать договоры и верить их посулам – каждый обещает сейчас одно, а в следующее мгновенье поступает совсем иначе. Они говорят только то, что красиво и приятно, даже если это неправда, ибо им нравится сама музыка слов. В их стране не знают смерти, и вряд ли в их языке вообще есть слово «смерть», во всяком случае они никогда его не произносят, а если кто-нибудь умирает, его уносят тайком, чтобы не портить настроения другим. Тела умерших они, по-видимому, сжигают, ибо нигде на Крите не видел я ни одного мертвеца и ни одной могилы, не считая, правда, царских захоронений, которые сложены из больших камней и которые люди обходят далеко стороной, не желая думать о смерти, будто ее можно таким образом избежать.

Их искусство поражает своей причудливостью, каждый художник, пренебрегая правилами, рисует так, как ему нравится, и то, что ему кажется красивым. Их кувшины и чаши полыхают яркими красками, на стенах сосудов как живые плавают удивительные морские звери и рыбы, растут цветы и машут крыльями бабочки – глядя на все это, человек, привыкший к искусству, следующему строгим законам, испытывает беспокойство и думает, что видит сон.